Разговор с БТРом

СЛУЧАЙ В ГОСПИТАЛЕ

Пашку сорвало с брони фугасом,
Вжало меж камней взрывной волной.
В первый раз очнулся парень сразу,
В госпитале только - во второй.
Шевельнуть рукой-ногой бессилен,
Вместо тела – огненная зыбь.
А вокруг, одна другой красивей,
Бегают, хоть отлови да всыпь…
Только где уж? Даже речь овечья.
И не смог он, блея, возразить
Той, курносой, севшей на предплечье.
Эх, девичья-медсестричья прыть...
А она повадилась и мило
На ладонь гнездилась, как на стул.
В десять дней собрался Пашка с силой,
Пальцем под курносой шевельнул.
В миг взлетела, несколько пощёчин,
Хлёстких, хоть и хрупкою рукой
Залепила, только, между прочим,
Пашка был развязке рад такой.
Ведь потом всего исцеловала,
Всхлипывая: "Господи, ожил!"
Улыбнулась, как ребенок малый.
Здорово придумала, скажи?

АРГУНСКОМУ ДЕСАНТУ

В горах деревья облаком обвиты,
Но эти виды нынче подо мной.
В бою никто не хочет быть убитым,
И всё же каждый принимает бой.
Всё буднично и ясно до предела,
Всё без туманных фраз и прочих штор.
Судьба струной натянутой запела -
Тут он тебя иль ты его в упор.
Сгорают жизни, как метеориты,
Вот кто-то заслонил тебя собой.
Хотя никто не хочет быть убитым,
Но без него ты продолжаешь бой.
Отсюда шаг – и ты уже у Бога,
Один лишь шаг, и, ближних возлюбя,
По звёздам, как по щебню у порога,
Уходишь в рай, за всё простив себя.
Есть цель - их надо выбить с перевала.
На этой цели всё сомкнулось враз -
Вся жизнь твоя, от самого начала,
И смерть, она в лицо глядит сейчас.
Мы встали в рост, они с камнями слиты,
Собой в стене огня прорубим дверь.
В бою никто не хочет быть убитым…
Но это ведь не главное теперь!

ТЫ МЕНЯ ПОСКОРЕЕ ПРОЩАЙ

Ты меня поскорее прощай,
Может, завтра тебя я покину.
Я оставлю тебя невзначай,
Если метко мне выстрелят в спину.
Это будет на южной земле
Или, может, в соседнем подъезде.
Я уйду, но грехи и позлей
Ты прости мне, покуда мы вместе.

Кружит вальсом, кружит, как когда-то,
Вьюжит осень листьями и хлопьями зима.
В этой жизни буду лишь солдатом,
В остальных - решай сама.

Развелось по стране подлецов,
Шалых денег, трибун и парадов.
Я под маскою прячу лицо,
Мне про Родину громко не надо.
Посылает нас родина-мать
К черту в зубы, а после – подальше.
О погибших своих помолчать
Я могу и без траурных маршей...

Кружит вальсом, кружит, как когда-то,
Вьюжит осень листьями и хлопьями зима.
В этой жизни буду лишь солдатом,
В остальных - решай сама.

Ты меня поскорее прощай,
Только, знаешь, не будем прощаться.
Даже если шагну через край.
Буду в сны я твои возвращаться.
Но, пожалуй, не ставь мне свечу.
Исцелую твои я запястья.
Но тебе никогда не прощу
Нежных строк из возможного счастья.

Кружит вальсом, кружит, как когда-то,
Вьюжит осень листьями и хлопьями зима.
В этой жизни буду лишь солдатом,
В остальных - решай сама.
В этой жизни буду лишь солдатом..

АЛЕКСЕИЧ

Алексеич, надень камуфляж, растреножь свое сердце дорогой,
Покажи нам войну, свой большой репортаж, что отснял ты у чёрта и бога.
Чтобы до дрожи, до влаги в глазах, чтобы смыслом наполнились флаги,
И стояли в слезах образа, и пьянели сердца от отваги.
Покажи нам, фотограф, войну!
Алексеич, надень камуфляж, растреножь свое сердце дорогой,
Расскажи о любви, чтобы до пяток, чтоб аж удирали на фронт недотроги.
Пусть они там в цене небольшой - там в почёте походные жёны.
На войне лишь тому, лишь тому хорошо, кто ветрами навылет прожжённый.
Научи нас, фотограф, любить!
Скажет Коля: "Доколе сидеть?! Там ведь наши, и нам не пристало!"
И айда на войну, снова песенки петь для родных рядовых, генералов.
За удачу, Михалыч, налей, Здесь ведь каждый судьбою проверен.
Покажи, Алексей, настоящих людей, тех, в которых с тобою мы верим.
Покажи нам, фотограф, людей!
Алексеич, надень камуфляж, растреножь свое сердце дорогой,
Покажи нам страну, наш любимый мираж, за который отдали так много.
Не мечтатель и не прокурор, всё, как есть, во мгновении каждом.
Ты всю жизнь свою взводишь лишь фотозатвор, а глаза, словно ты в рукопашном.
А глаза, словно ты в рукопашном.
Алексеич, надень камуфляж...

ПЕРВАЯ ДОРОГА

Ты уходишь в первую дорогу. Знай, что ты уходишь навсегда.
Вон повисла над твоим порогом поздняя прощальная звезда.
С этим миром ты, конечно, сросся, отчий дом вовек непобедим.
Ты сюда не раз ещё вернёшься, но другим, маленечко другим.
Ты в дороге кое-что узнаешь, настоящей жизни пригубя.
Ты, конечно, много потеряешь, но, возможно, и найдёшь себя.
Первый бой и первая утрата, трудно не свернуть и устоять.
Знай, что не рождаешься солдатом. Знай, солдатом можно только стать.
Девочка с бездонными глазами провожает детство в дальний путь.
Ведает лишь бог, что будет с вами, что обоим предстоит хлебнуть.
И её слезам, и клятвам этим ты не верь, но и не прекословь.
Нет, такая девочка не встретит, но, возможно, встретит здесь любовь. Встретит здесь любовь.
Ты уходишь в первую дорогу. Знай, что ты уходишь навсегда...

ВАЛЬС - ПИСЬМО

Осенью пахнуло, падает листва из прохладной звёздной черноты.
Я хочу сказать тебе хорошие слова, так сказать, чтоб верила мне ты.
Чтобы утро хмурое перестало хмуриться, вспыхнул нашей радостью рассвет,
Чтоб сияло солнышко над твоею улицей, жаль, что там меня пока что нет.
Чтоб сияло солнышко над твоею улицей, жаль, что там меня пока что нет.

Уж зимой повеяло, всё белым-бело, словно под невестиной фатой.
Сверено, проверено: сбылось – не сбылось. Не грусти о радости былой.
Так уж жизнь устроена после расставания, стылой, продолжительной зимы -
Через расстояние, через ожидание свидимся когда-нибудь и мы.
Через расстояние, через ожидание свидимся когда-нибудь и мы.

По весне, как водится, заспешат ручьи, с привязи сорвется влажный гром,
А зима откланяться что-то не спешит, снег последний борется с теплом.
Пусть зима упрямая, никакого сладу нет, а земля сменила уж вождя.
Пусть снежинки падают, на асфальт пусть падают, след ведь все равно, как от дождя.
Пусть снежинки падают, на асфальт пусть падают, след ведь все равно, как от дождя.

РАЗГОВОР С БэТээРом

Карбюратору, как и легким, не хватает кислорода.
Нет ни моих, ни лошадиных сил.
Руль, обмотанный бинтами, рвёт ладони (и взял же моду!)
Ну что ты взбесился?! Я же тебя просил…
С пылью пот со лба сползает, и в глаза, их разъедает.
Камни шины разгрызают вдрызг.
Тошно? Не стони так тонко, ты же БэТэР, не девчонка.
Так, держись, нельзя нам нынче вниз!

А дойдём, от пыли всю седую,
Я тебя, родимая броня,
Крепко обниму и расцелую,
Точно морду мокрую коня.

Может за этим вот поворотом кратко откашлялась пулемётом
Эта вот молчаливая гора.
Бронежилета чуть не хватило, прямо под горло пуля прошила,
Кольку прошила с нашего двора.
Как он рисково прыгал на мото, в джинсах на танцы, что ни суббота.
Слабо он, БэТэР, тебе без забот знаком.
Жили вы с Колькой ближе, чем братья, и умирал он в твоих объятьях.
Фото ты носишь над смотровым стеклом.

Как дойдем, от пыли всю седую,
Я тебя, родимая броня,
Крепко обниму и расцелую,
Точно морду мокрую коня.

Впереди, задохнувшись, заглохла чья-то броня, и теперь там плохо,
Но, молодчага, носом ее попёр.
Только держаться, надо держаться! На перевале дам отдышаться,
Ты ведь все можешь, бог, а не транспортёр!
На верхотуре в тысячу метров всё я забуду про солнце и ветры,
Буду, как матерь возле твоих я ран.
К черту сухпай, и воду, и реку, ты не машина, как человек, ты
Выдержи рейс последний на Чагчаран!

Коль дойдём, от пыли всю седую,
Я тебя, родимая броня,
Крепко обниму и расцелую,
Точно морду мокрую коня.
Крепко обниму и расцелую,
Точно морду мокрую коня.

МОСКОВСКИЕ ДВОРИКИ

Кто-то прыгает в классики, а кто за шахматным столиком.
Старомодное танго, точно в ласковом сне.
Довоенная осень, московские дворики…
Вы всегда довоенными представляетесь мне.
Комуналки и лестницы, довоенно-скрипучие.
И бельё, что везде поразвешено, злит.
Солнцем бабьего лета, медовым, пахучим,
Каждый дворик московский до верхушек залит.
Не одна тут забилась, не одна тут завыла,
За негромкое счастье оплатив векселя.
Как минута молчания, осень застыла,
Так на братских могилах немеет земля.
Жёлто-медное пламя леденеет меж веток,
Этот вечный огонь так пронзительно чист.
Хлопотливо и ходко время плещется где-то.
Осень каждого дворика – живой обелиск.
Но уходят опять, как в военном когда-то,
Из Москвы, чтобы видеть московские сны,
Не вернуться, оставшись для вселенной солдатом,
А вернуться, как после военной весны.

БЕТОНКА

Я так хочу взглянуть в глаза твои, прикоснуться к тонким, правильным губам.
Но пока земля за рекой горит, почта полевая мой почтамт.

А бетонка хромает, но бежит, что ни шаг – спотыкается.
Вся разбита бронёй, да нас хранит от обочины ровной, но шальной.
Только вспомню тебя, и сонный вид за окном сразу улыбается.
Да и что вспоминать? И так всегда ты где-то рядом со мной.

А помнишь, как бродили мы ночной улочкой со звёздною оправой?
Здесь же счёт иной звёзд открытый, но через трафарет на дверце правой.

А бетонка хромает, но бежит, что ни шаг – спотыкается.
Вся разбита бронёй, да нас хранит от обочины ровной, но шальной.
Только вспомню тебя, и жёлтый вид за окном сразу улыбается.
Да и что вспоминать? И так всегда ты где-то рядом со мной.

Вот только говорить не стоит мне: "Береги себя, и в рейды сам не рвись!"
Там и без меня справятся вполне, да без бетонки мне не обойтись.

Пусть бетонка бежит, бежит, бежит, никогда не кончается.
Нас бетонка почти всегда хранит от волны неожиданной взрывной,
Только где-то в пути мелькнёт порой обелиск невысокий со звездой.
Значит, встал здесь навек товарищ мой, остальное за мной.

И бетонка хромает, но бежит, что ни шаг – спотыкается.
Вся разбита бронёй, да нас хранит от обочины ровной, но шальной,
Только вспомню тебя, и жёлтый вид за окном сразу улыбается.
Да и что вспоминать? И так всегда ты где-то рядом со мной.

МОКРЫЙ СНЕГ

Мокрый снег идёт, сползают капли по стеклу, как будто слёзы.
А душа поёт, весна уже за поворотом, где-то рядышком она.
Солнышко найдёт, согреет каждый уголок, где нынче прячутся морозы,
И растает лёд, но вспомни, сколько раз твои надежды рушила весна.
Солнышко найдёт, согреет каждый уголок, где нынче прячутся морозы,
И растает лед, но вспомни, сколько раз твои надежды рушила весна.

Лишь немного жаль тот первый снег, что мы когда-то ждали.
Девственная шаль легла с небес на поздней осени угрюмые тона.
Это ль не мораль, клянём затоптанное, чистое и юное вначале.
Сорвана вуаль, последним тает первый снег, грязна былая белизна.
Это ль не мораль, клянём затоптанное, чистое и юное вначале.
Сорвана вуаль, последним тает первый снег, грязна былая белизна.

Вот такая жизнь, и ничего-то, ничего с ней не поделать.
И не одолжить в минувшем счастья, ведь оно, как снег весной, почти ничьё.
А всегда ль, скажи, нас ждёт в грядущем череда плодов увесистых и спелых ?
Значит, будем жить ненастьем нынешнего дня, и мокрым снегом, и ручьём.
А всегда ль, скажи, нас ждёт в грядущем череда плодов увесистых и спелых ?
Значит, будем жить ненастьем нынешнего дня, и мокрым снегом, и ручьём.

СТИРАЛЬНАЯ МАШИНА

Вроде незаметное событие, для стихов неважная причина -
В комнате мужского общежития новая стиральная машина.
По соседству с лейтенантским кителем приютилась ношеная шубка,
Нелегко далась счастливым жителям первая семейная покупка.
Сколько будет прожито и пройдено, но машина эта не заглохнет.
Выстирает флаг над нами Родина, только пот солдатский не просохнет,
Обратится модное в домашнее, детское завертится по кругу,
Только форме век не быть вчерашнею, вечно зеленить ей центрифугу.
Жизнь машинным барабаном крутится, старясь, истираясь, но стирая,
Краска пожелтеет и облупится, собирая пыль глухих окраин.
Может, будет дом, и вдоволь мебели, и вещей растущая лавина,
Но о лучшем, как почти о небыли, вспомнит лишь стиральная машина.

ОРКЕСТР

Я не любитель оркестровой меди,
Она уж больно часто мне фальшью душу ест.
Но врезалось к чему-то, как с боевых мы едем,
А нам с обочины гремит оркестр.
Бронежилеты, тельники в коричневой пыли.
Загар сквозь грязь, почти у всех не брита борода.
Там-та-та-там, вдали, на самом краю земли
Бравурный марш оркестр играл тогда.
Там-та-та-там, вдали, на самом краю земли
Бравурный марш оркестр играл тогда.

Движки ревели, заглушая трубы,
Не до парада было нам, честно говоря.
Сил не осталось даже поднять улыбкой губы,
А потому трудились трубы зря.
Не в радость музыкантам дуть, но что они могли?
Угрюмо старый барабан под палочкой страдал.
Там-та-та-там, вдали, на самом краю земли
Бравурный марш оркестр играл тогда.
Там-та-та-там, вдали, на самом краю земли
Бравурный марш оркестр играл тогда.

Потом ещё дорог немало будет,
Парадов, где оркестры не раз сыграют нам.
Премного наше время рассудит и забудет,
Но, вспомнив, напою невольно сам
Мотив, что плыл назойливо в жарище и пыли,
Забыв, откуда взялся он, и вспомню вдруг - ах да…
Там-та-та-там, вдали, на самом краю земли
Бравурный марш оркестр играл тогда.
Там-та-та-там, вдали, на самом краю земли
Бравурный марш оркестр играл тогда.

Я БЕРЕЗУ, КАК ОБРАЗ, ЛЮБИЛ

Я берёзу, как образ, любил, и под мухой, и даже тверёзый,
Но в мороз я её на дрова порубил, и семью согревал той берёзой,
Но в мороз я её на дрова порубил, и семью согревал той берёзой.
Зря не мучьтесь у теплосетей, не поймете вы русский характер.
Надо в глушь, надо избу да с печкой найти и влюбиться в общественный трактор. Надо в глушь, надо избу да с печкой найти и влюбиться в общественный трактор.
Не с болта сорвались журавли, улетая от родины милой.
Хорошо, что ещё корни есть у земли, хорошо, что колхозник бескрылый.
Хорошо, что ещё корни есть у земли, хорошо, что колхозник бескрылый.
Ах, стихи! Колдовские слова, но со мной приключилось несчастье:
Я смотрю на берёзы, а вижу дрова, с той поры, как служу в нашей части.
Я смотрю на берёзы, а вижу дрова, с той поры, как служу в нашей части.
Я берёзу, как образ, любил, я берёзу, как образ, любил...

АБХАЗСКАЯ ВЕЧЕРНЯЯ
Слова Полины Григорян

Когда приходит вечер, и дождь стучит в окно.
И чей-то смех беспечен, и каяться грешно,
Протягиваю руку к мерцающей свече
И слушаю разлуку под дождь и шум речей.
Неслышными шагами ты входишь в этот миг
И властвуешь над нами, мой выдуманный мир.
И снова всё, как прежде, и дышится с трудом.
И светится надеждой мой старый грустный дом.
Но в прелести нежданной есть маленький изъян -
Придуманные тайны таят в себе обман,
Но взгляд опять доверчив, и песни, как вино.
Пускай не вечен вечер, а дождь стучит в окно.

СВЕТКА

Стучат колеса вдалеке, среди огней, мне с каждым днём они становятся родней.
Пройдут оставшиеся дни, и мы останемся одни. Разлука, нас соедини, прижми сильней.
А где-то, в городе дальнем гаснут, гаснут окна, одна лишь светится спальня.
Мой свет в окошке, Светка ждёт меня.
А помнишь, Светка, мой Афган? Ты помнишь, Свет, как после свадьбы экзотический рассвет
Рванул встречать – и все дела. В рубашке мама родила, да ты любила, ты ждала, и весь ответ
Тому, что ныне в городе дальнем гаснут, гаснут окна, одна лишь светится спальня.
Мой свет в окошке, Светка ждёт меня.
Эх, ёлки, что ж друг друга здесь не бережём, когда есть дом и тишина, и мы вдвоём, с тобой вдвоём.
Жаль, время повернуть нельзя, прости меня, но я к друзьям. Мы вместе с ними снова там, где наш Афган, где мы живём.
Пусть где-то в городе дальнем гаснут, гаснут окна, одна лишь светится спальня.
Мой свет в окошке, Светка ждёт меня. Мой свет в окошке, Светка ждёт меня.
Мой свет в окошке, Светка ждёт меня.

ДОРОГА ДОМОЙ

Дорога серая становится у горизонта голубой,
Но там она не остановится, она кончается тобой.
Ладонями твоими нежными, и тёплой глубиною глаз,
И прядью тёмною небрежною под суетой горячих ласк.
И вновь ослепнут звёзды блеклые, как в утро памятного дня,
Когда, щекой коснувшись мокрою, поцеловала ты меня.
И снова к нам наш день вернётся, всплеснув рассветом чистых рощ,
И снова солнце улыбнётся, просохнет расставанья дождь.
Дорога серая становится у горизонта голубой.
Но там она не остановится, она кончается тобой,
Она кончается тобой, она кончается тобой.

ПЕСЕНКА О ВОЕННОМ БАРДЕ

В одном заброшенном дворе, у стройки на постое
Репейник жил на пустыре во время непростое.
И всем, кто у него бывал, и низеньким, и рослым –
Свои репьи он раздавал, как будущие звезды.
Был в детстве нежен, как и мы, доверчивы бутоны.
Репей звездой на пустыре цветёт для всех влюблённых.
В цветке разлитый фиолет, в нём белое искрится.
Как в летний мрак небесный свет высветливает лица.
Но странным кажется ему - он любит всех и очень,
Но сам не нужен никому, ни днём, ни даже ночью.
Под небом из брюхатых туч он невезуч - и что же?! –
Как бомж небритый, стал колюч и пристаёт к прохожим.
А зачем ведь каждому, кто к нему идёт, и маленьким, и рослым,
Свои репьи он раздаёт, как будущие звезды?
Чтоб не забыли, как любить, как выглядят цветочки,
Пока мы строим то, где жить, пока растут садочки.
Пока мы строим то, где жить, пока взрослеют дочки.

СОЛДАТСКОЕ ТАНГО

Я реалист, и не блистал чинами, а ты витала где-то в облаках.
Ты пахла тонкими французскими духами, а я солдатским мылом пах.
Ты утончённа и легка, как птичка, не любишь, а играешься в игру,
А у меня к тебе одна привычка - желаю, и сдержаться не могу.

О Блоке говорила мне часами, в моих же жилах остывала кровь,
Но как же так случилась между нами такая жуткая и тонкая любовь?

Зажгла свечу, за фортепьяно села, и полонез Огинского звучал,
А я стоял, немой и оробелый, и маму-музыканта вспоминал.
Но вспыхнул я тогда любовью ярой, я весь вскипел, я просто озверел,
Я взял тебя, как гитарист гитару, по струнам я твоим зашелестел.

О Блоке говорила мне часами, в моих же жилах остывала кровь,
Но как же так случилась между нами такая жуткая и тонкая любовь?

Через неделю вышла ты из дома, ты всё простила, встав на скользкий путь.
В глазах горела жаркая истома, неравномерно поднималась грудь,
Судьба-судьба, о как же ты жестока! Амур – подлец и вся его родня!
Забыла ты про Пушкина, про Блока и вспомнила, ох вспомнила меня.

О Блоке говорила мне часами, в моих же жилах остывала кровь,
Но как же так случилась между нами такая жуткая и тонкая любовь?

ПОНЕДЕЛЬНИЧКИ

Зимним утром по снегу скрипучему я пройду, да чтоб ни было там,
К своему, может, самому лучшему, а, может, нет, но протопаю сам.
Гаснет уличный свет, зажигается свет в глазах недоспавших домов.
Понедельник не всем улыбается, и не хочется праздничных слов.
Понедельник не всем улыбается, и не хочется праздничных слов.
Вечер звёзды разматывал веером, снег струился неоном у ног.
Как любилось, мечталось и верилось... Дотянуться б, да только не смог.
По утру проясняются сумерки, проявляется серость и хмарь
Померцали надежды и умерли, словно перегоревший фонарь.
Померцали надежды и умерли, словно перегоревший фонарь.
Пустота - оглушающей ватою, ослепляющим белым пятном.
Что разорвано – скрою заплатою, что протоптано – скроет снежком.
Прогуляюсь окраинным ельничком меж крестов, и бесцветен, и тих,
Всё же славно, что есть понедельнички и желанье воскреснуть из них.
Всё же славно, что есть понедельнички и желанье воскреснуть из них.

АЛЬТИСТ

Огромным зеркалом асфальт под небом серым.
Играет одинокий альт, рождая веру,
Что есть на свете чудеса, на этом свете, и веришь алым парусам в пасмурный день.
Проулки старых городов, от тихой грусти,
Обнимет сердце вдруг любовь и не отпустит,
Когда у молчаливых стен, сквозь сон столетий, дыханьем юных перемен вспыхнет сирень.

Запах дурманит, и тает, и манит. Чистые звуки, уличный артист.
Не капитан и без денег в кармане - нам дарит алый парус для нас играющий альтист.

Непритязательный пиджак, потёрты джинсы.
Как встарь, в футляр летит пятак, а он забылся,
А он не видит ничего на крыльях струнных и, вторя музыке его, сердце поет.
И под ногами не вода, а Китеж-город,
Но дождь ушёл не навсегда, вернется скоро
И зачеркнёт пунктиром слёз седую сказку, но в нас останется до гроз детства мираж.

Запах дурманит, и тает, и манит. Чистые звуки, уличный артист.
Не капитан и без денег в кармане - нам дарит алый парус для нас играющий альтист.

Огромным зеркалом асфальт под небом серым.
Играет одинокий альт, рождая веру,
Что есть на свете чудеса, на этом свете...

МИНАЕВСКАЯ

Когда облысеют ромашки, от холода мрут комары.
Уходят в квартиры Наташки до более тёплой поры.
Печальны сетябрьские кошки, царит на жнивье вороньё.
Копайте, копайте картошку, и жарьте, и жарьте её.

Как жаль, что всё не так, этим летом всё не так,
Этим летом ничего так и не получилось,
Всё пошло наперекосяк.

Как много нам вёснами снится, но с летом простились вчера.
Теперь нам пора похмелиться, разочарований пора.
Заклейте на зиму окошко, и в поле, накинув старьё,
Копайте, копайте картошку, и жарьте, и жарьте её.

Как жаль, что всё не так, этим летом всё не так,
Этим летом ничего так и не получилось,
Всё пошло наперекосяк.

Ах лето, беспечное лето! Дорога да пыльный бурьян,
Был счастлив, хоть прожил раздетым, ведь сердце транжирил друзьям.
Пустое лесное лукошко, а сад обобрало ворьё,
Осталась родная картошка, копаю да жарю её.

Как жаль, что всё не так, этим летом всё не так,
Этим летом ничего так и не получилось,
Всё пошло наперекосяк.

Как жаль, что всё не так, этим летом всё не так,
Этим летом ничего так и не получилось,
Всё пошло наперекосяк, ну всё пошло наперекосяк.

ПЕЧКИ - ЛАВОЧКИ

Сяду у печки на корточки, старые письма спалю.
И, затянувшись махорочки, грусть добела раскалю.
Вмиг угасает роскошное пламя, теплом лишь маня.
Дров не подбрось я, и прошлое вновь обмануло б меня.
Прошлое вновь обмануло б меня.
Где-то столичные женщины слышат салонную лесть,
Вечером – платьица с френчами ходят в театры, а здесь
Томик достану Есенина и догоню первачом.
Нет под фуфайкой сомнения, слёзы ну прямо ручьём.
От Есенина слезы ну прямо ручьём.
Тьма за окном непроглядная, на сердце тоже черно.
Ветер, душа конокрадная, снегом заклеил окно.
Тихо былинную, сельскую песню поют провода.
Эх ты, кручина рассейская, нам от тебя никуда.
Грусть-кручина, нам от тебя никуда.